Сайт Андрея Дыфо

Продолжаю публиковать отрывки из неизданных архивных материалов с целью ознакомления. Эти отрывки нужны были мне для диссертации... или просто в свое время чем-то понравились. Надеюсь, что они смогут дать хоть какое-то представление об источнике в целом.

В настоящем топике - мемуары Александра Александровича Половцова (известен также как Половцов младший). Годы жизни: 1867—1944. Русский дипломат, этнограф, ориенталист, занимался эпиграфикой, имел коллекцию антиков. Сын члена Государственного совета Александра Александровича Половцова и Надежды Михайловны Июневой, внебрачной дочери Великого князя Михаила Павловича.

Был офицером лейб-гвардии Конного полка, долгое время служил в МВД, затем перевелся в МИД. С 1 января по 14 марта 1917 — был и. о. товарища министра иностранных дел. Вскоре после революции вышел в отставку. В  том же 1917 г. стал директором Музея и художественной школы Штиглица, в ноябре 1917 г. назначен комиссаром Павловского дворца по художественной части. Стал первым директором Павловского дворца-музея.

 В декабре  1917 года из дворца великого князя Николая Николаевича по мандату, выданному наркомом просвещения А. В. Луначарским, в музей Штиглица было перевезено собрание прикладного искусства — фарфора, хрусталя, резной кости и камня. В 1918 году А. А. Половцов передал в музей часть своего личного художественного собрания и имущество с его дачи на Каменном острове. 

В 1918 г. пешком перешел границу с Финляндией, затем уехал во Францию и вскоре поселился в Париже, где открыл антикварный магазин. 

12 февраля 1944 года А. А. Половцов умер в Париже.

ПОЛОВЦОВ А.А. Воспоминания // ГАРФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 118. 266 л. Декабрь 1934. Автограф.

Текст написан в трех блокнотах для записей (с эмблемой парижской фабрики), в первых двух – на одной стороне, в третьем – с двух сторон (причем на лицевой стороне листов в обычном порядке, а на обороте (лл. 266 об.–179 об.) – в обратном). На лицевой стороне каждого блокнота авторский автограф и номер блокнота.

Л. 12.

Рассказывал мне также отец, что когда скончался Николай Павлович, он про это узнал в перерыве между 12 и 2, когда уходил завтракать. Вернувшись в Сенат, он увидал, что никто про это не знает и… смолчал. Неровен час – выздоровеет и скажет: «Подать мне сюда того чиновника, что болтал, будто я покойник» Так его боялись!

Л. 56–58.

Упомяну мимоходом про ... правоведа, К.П. Победоносцева, которого я видал довольно часто у родителей; он был товарищем отца и оставался с ним в добрых отношениях. Раз у нас за завтраком (56) он стал рассказывать, как путешествуя по России, он попал в какой-то монастырь и стал описывать, что там нашел. Перед ним вставали художественные образы, которые он передавал безукоризненной русской речью и заметно было, что он забыл нас, своих слушателей, развивая свое описание церквей, икон, старой библиотеки. Он был отличный стилист и поэт в душе, но уверенность в греховности всего, что не содействовало проведению в жизнь тех идеалов, которые он считал себя обязанным воплощать и поддерживать, заставляла его, наперекор собственному дару, сдерживать себя, разбивать рождавшиеся под (57) его пером образы и, в конце концов, застыть перед глазами потомства в облике, чуждом его природных дарований. Таково, по крайней мере, то впечатление, которое я вынес из знакомства с ним.

Л. 75–76.

В полку я поступил в учебную команду, бывшую под начальством Великого Князя Димитрия Константиновича. Примерный служака, любивший все тонкости службы, муштровки, правильного ношения формы, Великий Князь, хотя был настолько близорук, что не видел собственного пальца, если не подносил его к носу, не носил очков, потому что они не были по форме. Солдаты про (75) него говорили: «Кабы поставить койку в манеже, наш Великий Князь и в дворец бы не возвращался». В высшей степени деликатный и благовоспитанный, хотя и враг поблажек, он всегда готов был подсобить, а не ???(Я: топить?). <…> (76) Он был бесподобен в лагере ночью с песенниками; у него был довольно приятный голос, и солдатских песен он знал больше, чем сами солдаты; он любил быть запевалой.

Л. 88–89.

…Гр. Петр Андреевич Шувалов. Узнав, что я не хочу оставаться в полку, он обозвал меня чуть ли не дураком. «Разве ты не понимаешь, – говорил он мне, – что (88) в России белая фуражка до всего доводит? Возьми меня: я был генералом в 28 лет, я был шефом жандармов, я был послом. Без белой фуражки ничего этого бы не было».

Л. 93–94. Половцов перешел работать в МВД чиновником особых поручений при И.Н. Дурново.

…Иван Николаевич <Дурново> и супруга его, Леокадия Александровна, были люди не семи пядей во лбу и крайне провинциального пошиба. Леок. Ал. «принимала», кажется, по воскресеньям, и я иногда ходил к ней с «визитом» в этот день. Раз я застал там Марию Александровну Сольскую <…> (93) Мария Ал-а, женщина очень образованная и культурная, близкий друг Принцессы Евгении Максимилиановны Ольденбургской, была центром кружка лиц, интересовавшихся литературой и искусством; у нее Апухтин читал свои последние произведения небольшому числу слушателей; она была хорошо известная в СПб дама.

Л. 106–107.

Достойный Барон Таубе, похожий на доброго пасечника с большой белоснежной бородой, любил позировать на коренного русака, которому естественно пересыпать свою речь народными поговорками; однако они у него (106) выходили в своеобразной переделке: «На бедном Макаре все шишки валяются» или «Пошла коза ногами» (нашла коса на камень).

Л. 116–117.

Гр. Строганов завещал свою библиотеку из одесского дома первому университету, который будет открыт (116) в России после его смерти. Этот университет оказался Томским. Большевики отобрали у Томска этот светоч просвещения: книги Гр. Строганова продавались в разных городах Европы два-три года тому назад.

Л. 225–226.

... началось сидение в Министерстве <иностранных дел>. Сидели мы упорно. Ответственным столоначальникам полагалось присутствовать вообще всегда. Мы, причисленные, пользовались большей свободой, выражавшейся в том, что каждый имел право на одно свободное воскресенье за лето. Работали мы не за страх, а за совесть. Меня особенно поразил прекрасно заведенный (225) порядок, по которому последний уходивший со службы перед обедом обходил все столы, ссыпал в печку оставшиеся в корзинах порванные бумаги и сжигал их. Таким образом, никто не мог через подкупленного курьера раздобыть проекты составляемых бумаг.

Л. 186 об.–185 об.

Милюков почти открыто обвинил Штюрмера в измене. Когда он после отречения Государя сам стал Министром, он раз сказал мне: «Как ни ищу, не нахожу доказательств измены Штюрмера». «И не найдете», – отвечал я. «Вы так хорошо их спрятали?» – спросил он. На это я ему доказал, что Министр Иностранных дел не может заниматься изменой без того, чтобы мы это не знали. По установленной технике он посылать шифрованных телеграмм сам по себе не может. Если это будет по какому-то чужому шифру, где-то на стороне, неизвестно через кого, то кто будет это лицо, от которого Почтовое Ведомство примет эти телеграммы? Или оно должно быть (186 об.) в стачке с ним и не присылать в канцелярию счетов. И как он будет их оплачивать незаметно для всех? И т. д.

Л. 184 об.–183 об.

Трепов вернулся с назначением Ник. Ник. Покровского; это было нравственное наследие Сазонова, всегда хвалившего его, и Государь, хотя он и уступил Императрице и Распутину, уволив Сазонова и посадив на его место Штюрмера, рад был взять человека, выбранного Сазоновым, которого он не переставал уважать. С появлением в Министерстве Николая Николаевича нравственная атмосфера освежилась. Это был безупречно порядочный человек, далеко не глупый, очень культурный и к тому же прекрасно говоривший по-французски, что очень облегчало сношения с иностранцами. <…> (184 об.) Он ненавидел ездить в Совет министров и беспрестанно посылал туда меня своим заместителем. Это было очень скучно, так как соседом по креслу был Министр Внутренних Дел Протопопов, тогда уже несомненно душевнобольной и крайне болтливый; он в течение всего заседания то и дело шептал мне что-то на ухо.

Л. 181 об.

С отречением Государя Покровский скрылся. «Я назначен Государем. Его нет, и я ухожу», – сказал он мне. Но я иначе смотрел на свой долг.

В мемуарах упоминаются члены Императорской фамилии, описываются семейные дела и истории, поездки в Ташкент, Памир, по Средней Азии, по Индии и мн. др.